Всеволод БЕНИГСЕН. ГенАцид
(отрывок)
[отрывок]
1
О трагических событиях, что легли в
основу этого рассказа, сейчас мало кто помнит. В свое время некоторые газеты,
правда, не поленились и отвели несколько колонок случаю в Больших Ущерах, но
все как-то сухо, скомканно, а ведь словосочетание «большеущерский синдром»
могло бы легко наряду со «стокгольмским» войти в журналистский лексикон. Один
известный телеканал, впрочем, тоже посвятил происшествию в маленькой деревне
на юге России получасовое ток-шоу, но в нем принимали участие сплошь умные
политологи, именитые психоаналитики и ни одного реального свидетеля тех
событий. А когда ведущий начал спрашивать мнение каждого из присутствующих,
оказалось, что все что-то подобное предвидели, все что-то предчувствовали и
вообще все всё знали. Однако никто из этих всезнаек так и не смог ответить на
главный вопрос: почему произошла большеущерская трагедия? И почему никто из
предвидевших столь печальный финал не попытался предотвратить его. И как
случилось, что расследование, начатое по горячим следам, через месяц зашло в полный
тупик, а заведенное уголовное дело, распухнув до нескольких увесистых
канцелярских папок, развалилось и растаяло, как будто и не существовало
вовсе…
2
В воскресенье Антон Пахомов, 34-летний
заведующий библиотекой, проснулся от сверлящей головной боли. Проснулся не
сразу, а, как это всегда бывает, когда просыпаешься от головной боли, после
долгого и мучительного барахтанья на зыбкой поверхности сна, то выныривая в
хмурую утреннюю действительность, то погружаясь в мутную жижу забытья.
Наконец реальность вместе с болью окончательно вырвали сопротивляющееся
сознание Пахомова из слабеющих объятий Морфея, и он открыл глаза. С трудом
преодолевая земное притяжение, Пахомов приподнялся на локте, облизал
пересохшие губы, расцепил слипшиеся от долгого сна ресницы, и, отодвинув
занавеску, выглянул в окно.
Над Большими Ущерами плыл матовый диск
зимнего солнца. Дома и деревья стояли, запорошенные первым снегом. Дрожал в
желтых лучах солнечного света морозный воздух. Белели не пойми откуда
взявшиеся за ночь сугробы. И вообще было приятное ощущение начала чего-то
хорошего. Пахомов попытался сделать глубокий вдох, чтобы удержать его, но
поморщился. Боль! Сверлящая головная боль циркулярной пилой вгрызалась в
измученный мозг, и из-под ее зубцов летели опилки брошенных накануне фраз о
смысле бытия, щепки признаний в крепкой мужской дружбе, а также прочая
дребедень, липнущая по обыкновению на язык во время посиделок за бутылкой.
Пахомов со стоном откинулся на подушку.
Стараясь избегать визуального контакта с окружающим миром, он повернулся
лицом к стене, накрыл голову подушкой и закрыл глаза. Но как только ему стало
казаться, что все поправимо и он ускользнет из лап неумолимо надвигающейся
действительности, раздался страшный звук. Он был тем страшен, что удачно
дополнял и без того невыносимый рев циркулярной пилы в голове у библиотекаря.
Это был звук работающего пылесоса. «Нина! Мать твою!» – завопил Пахомов и,
затыкая ладонями уши, как ошпаренный выскочил из-под одеяла и вылетел в
коридор в чем мать родила. В коридоре, слегка наклонившись и неспешно
продвигаясь по направлению к кухне, елозила по протертому ковру длинной
металлической трубкой пылесоса жена Пахомова Нина. Сам пылесос, похожий на
домашнее животное, покорно семенил за хозяйкой на своих скрипучих колесиках,
и лишь иногда испуганно заваливался набок, когда хозяйка слишком резко
подтягивала его за хобот-шланг.
– Ты что, озверела?! – заверещал
Пахомов.
От неожиданности та вздрогнула и,
оступившись, чуть не потеряла равновесие. Рука с хоботом-шлангом взметнулась
вверх. Животное испуганно завалилось набок.
– Фу ты! Тоша! – охнула Нина. – Напугал,
черт голый!
– Тебя напугаешь! Обо мне б подумала?
Другого времени, что ли, не могла найти? Блин! – хриплой скороговоркой
прокричал Пахомов.
– А вот не могла! На тебя попробуй
угадай!
Пахомов с досадой махнул рукой, быстро
определил направление шнура и в два прыжка очутился у розетки. Там он
выдернул штепсель пылесоса, и тот, хрюкнув на прощание, затих.
– Не видишь, что ли, что мне плохо? –
спросил Пахомов и, не дожидаясь ответа на риторический вопрос, вернулся в
спальню, хлопнув для усиления эффекта ни в чем не повинной дверью.
Там он забрался в еще теплую постель. От
столь резкой встряски организм Пахомова ожил, и нейроны забегали по черепной коробке,
перенося с клетки на клетку бесчисленное количество нужной и ненужной
информации. Среди всего этого разнообразия особняком стоял вчерашний тост «За
Пушкина!». «Ох, не к добру» – подумалось тогда библиотекарю. За классиков
русской литературы в деревне Большие Ущеры отродясь не пили, но, может,
именно оттого тост, предложенный инженером Климовым, пришелся по душе сидящим
за столом. «Точно! Пушкин – наш весь!» – закричал тракторист Валера, фамилию
которого Пахомов никак не мог запомнить. «Наше всё», – невозмутимо поправил
его фельдшер Зимин. И они выпили. Когда поток мыслей превратился в море,
Пахомов уснул. На этот раз глубоко и надолго, пока его не разбудил звонок
телефона. К тому моменту голова уже не болела, и Пахомов чувствовал себя
умеренно скверно, то есть хорошо. «Алло», – сказал он натужно бодрым голосом,
какой бывает у всякого, кто хочет избежать лишних вопросов вроде «а не
разбудил ли я тебя?».
4
Дежурство у местного участкового
Черепицына с самого начала не задалось. Сначала ему по телефону трепала нервы
жена, которая то язвительно называла его зарплату нищенской, то требовала
купить новую стиральную машину, явно не понимая, что первое вступает в
логическое противоречие со вторым. Потом был какой-то идиотский вызов по
факту избиения инженером Климовым своего сына. В довершение ко всему с
воспалением легких слег сержант Везунцов из райцентра, который во время
отсутствия Черепицына в деревне его заменял, а это означало только одно –
перенос долгожданного отпуска на неопределенный срок. В общем, картина
складывалась мерзопакостная. К тому же (видимо, чтобы окончательно добить
Черепицына) ночью выпал снег. Снег говорил о приближении Нового года, а Новый
год всегда действовал на участкового угнетающе. «Вот и еще один год прошел, –
думал Черепицын, – и что? Продвижения по службе не предвидится. Любовных
приключений, похоже, тоже. Мотоцикл так и стоит непочиненный в сарае. Полная
безысходность. Возможно, даже стагнация бытия». (Черепицыну нравилось слово
«стагнация»). Но судьба имела на этот счет свое мнение – внезапно в кабинет
участкового, резкими шагами вошел майор Бузунько. Черепицын от неожиданности
вздрогнул. Майор в основном пропадал в райцентре и в Большие Ущеры
наведывался редко. И то лишь по особой нужде. У Черепицына сжалось сердце в
предчувствии непоправимого. Например, задержки зарплаты.
– Работаешь?
– Так точно, товарищ майор! – вскочил
Черепицын.
– Да сиди уж, – поморщился Бузунько,
беря стул и присаживаясь к столу. – Что нового?
– Докладываю. Происшествий за время
дежурства…
– Да сядь, говорю.
Черепицын осекся и грустно сел на место.
– Прессу читаешь?
Майор положил перед Черепицыным газету.
– Никак нет, товарищ майор. Не имею
привычки.
– А зря, сержант. Много интересного
пишут. Вот специальный воскресный выпуск. С собой из райцентра привез.
Свеженький. Почитай, что пишут.
– Вслух?
– Ну, можешь вслух, – пожал плечами
майор и почему-то потрогал свою щеку пальцем.
Черепицын развернул газету и начал
искать глазами то, что надо было прочитать. Не найдя ничего подходящего (курс
доллара, телепрограмма на неделю, сплетни шоу-бизнеса), он осторожно выглянул
из-за газеты и тихо спросил:
– Все, что ли, читать?
– Ты что, сержант, белены объелся?! – с
плохо скрываемой досадой по поводу черепицынской непонятливости рявкнул
майор. – Зачем мне все? Ты на первую страницу, вверху, погляди. Обращение
президента видишь?
– Вижу.
– Ну и читай, коли видишь.
Черепицын откашлялся в пропахший табаком
кулак и начал.
– «Уважаемые россияне, вчера мною,
Президентом Российской Федерации, был подписан указ за номером № 1458 о
мерах по обеспечению безопасности российского литературного наследия».
Черепицын на секунду замер, попытавшись
осознать прочитанное. Не получилось.
– Ну что встал-то? – одернул его майор.
– Читай дальше.
– «Предвидя возможные вопросы
относительно вышеупомянутого указа, я решил обратиться к вам через средства
массовой информации не только как ваш президент, но и просто как ваш
соотечественник и друг.
В последнее время в связи с растущей
опасностью дестабилизации обстановки в нашей стране, как изнутри, так и
извне, возросла потребность общества в консолидации вокруг общенациональной
идеи. Идеи, которая могла бы не только примирить различные политические силы,
существующие на данный момент на территории нашей страны, но и объединить
всех и каждого, вне зависимости от его социального статуса, семейного
положения, возраста или политических предпочтений. Вместе с тем эта идея не
должна быть связана с поисками внешних или внутренних врагов, как это бывало
в годы военных или иных противостояний. Она должна носить созидательный,
позитивный и (тут Черепицын резко сбавил скорость) культуроориентированный
характер, ведь мы живем в стране, которая умеет гордиться, а главное,
дорожить своим культурным достоянием… И такой идеей, на наш взгляд, могла бы
стать идея по сохранению и поддержанию культурного (а конкретно
литературного) наследия нашей Родины. Вчера на заседании правительства я
подписал указ, из которого следует, что все совершеннолетние граждане
Российской Федерации обязаны в трехнедельный срок, проявляя выдержку и
самообладание, взять на себя охрану литературного наследия России. В связи с
чем предлагаю: распределить вышеуказанное литературное наследие между всеми
гражданами нашей страны и добиться того, чтобы каждый житель нашей необъятной
Родины в трехнедельный срок, то есть к 31 декабря сего года, выучил
отведенный ему отрывок литературного текста (или же целое произведение, в
зависимости от объема) с последующим тестом на знание оного. Тест проводится
на обязательной основе. Проверка знаний проводится исполнительными органами
на местах (городскими и поселковыми советами, отделениями милиции или иными
органами, в зависимости от решения местных властей).
Назначенная Министерством культуры
группа компетентных литературоведов и историков уже выбрала из литературного
наследия России основополагающие и, на их профессиональный взгляд,
действительно ценные произведения. Список авторов и их работ, предлагаемый
для изучения и выучивания, будет в наикратчайший срок разослан по
соответствующим инстанциям, которые обязуются на местах распределить
произведения отобранных авторов между всеми гражданами РФ в количестве 147
миллионов человек. Все книгохранилища, от городских до деревенских библиотек,
также обязаны оказать помощь в выдаче и распределении материала.
Ответственность за проведение указа в
жизнь считаю необходимым возложить на исполнительные органы, начиная от
губернаторов края и кончая начальниками тех органов, которые будут
непосредственно заниматься соблюдением указа на местах.
Президент Российской Федерации.
Текст президентского указа за номером
1458 публикуется ниже».
Черепицын замолчал. «Белиберда
какая-то», – подумал он, но вслух ничего не сказал, а только осторожно
спросил, выглянув из-за газеты:
– Указ читать?
Майор хотел ответить, но только
отрицательно мотнул головой. Его язык в этот момент активно ощупывал
прохудившуюся пломбу. Там уже с утра надоедливо ныло, и Бузунько с тревогой
ощупывал образовавшуюся пещеру, прикидывая, во сколько ему обойдется
очередной визит к зубному врачу. Он снова дотронулся пальцем до щеки и
вздохнул, переведя взгляд на пейзаж за окном.
– Так, значит, это все? – снова
поинтересовался Черепицын.
– А тебе мало? – раздраженно спросил в
ответ майор. – Или ты думаешь, я из райцентра приехал, чтобы послушать, как
ты читаешь. Ну, тут, брат, извини – чтец из тебя так себе. Только это далеко
не все, сержант, а лишь начало… гм-м-м… банкета. А вот продолжение я тебе
сейчас организую.
И далее, как фокусник, извлек непонятно
откуда взявшийся сложенный пополам лист бумаги.
– Сейчас я тебе еще кое-что интересное
прочту, – зловеще произнес он.
Он развернул лист и начал читать,
продолжая держать палец на щеке.
– Приказ за номером семнадцать, от
такого-то числа… ну, дальше обычная канцелярщина… Тааак. А, вот! В рамках
ГЕНАЦИДа…
– В рамках чего? – изумился Черепицын.
– ГЕНАЦИДа. Государственной Единой
Национальной Идеи. Что не понятно?
– Все понятно, товарищ майор, –
испуганно дал задний ход сержант.
– Значит, вот… в рамках ГЕНАЦИДа и в
соответствии с указом Президента РФ № 1458, приказываю распределить
нижеуказанные материалы между всеми гражданами Российской Федерации,
проживающими на территории, далее от руки прочерк и вписано: «деревни Большие
Ущеры».
В. Хлебников (стихотворения
«Перевертень», «Жизнь», «Ладомир»)
А. Пушкин («Моцарт и Сальери», «6» и «7»
глава «Евгения Онегина»)
М. Салтыков-Щедрин («История одного
города» главы…) ну тут дальше, значит, какие главы, потом А. Платонов,
«Котлован», главы такие-то… рассказы…, ну и дальше еще куча имен. В общем,
работы хватит. Что тут еще? А! 31 декабря сего года будет проведен
общероссийский тест на знание выданного материала. Число, подпись. Все. Вот
так! – торжественно заключил Бузунько.
– Что за тест?
– Проверять нас будут, как мы все это
выучили. Так что будем стихи учить.
– А может, пронесет? – встревоженно
спросил Черепицын. Он попытался представить Бузунько декламирующим стихи, но
не смог.
– Держи карман шире! За такое
«пронесение», между прочим, административные штрафы полагаются.
– Неужто? – испугался Черепицын.
– Вот тебе и «неужто». Мне Митрохин
ночью звонил, так он прямо сказал: «Шутки в сторону, Михалыч, такая каша
заварилась, что проще ее расхлебать, нежели рожу кривить. Так что не ссы
против танка – козленочком станешь».
У Черепицына окончательно испортилось
настроение, и нестерпимо захотелось выпить.
– А есть? – неожиданно прочитал его
мысли Бузунько.
Оторопев от телепатического таланта
майора, Черепицын молча кивнул и достал из ящика стола початую бутылку водки.
На столе стоял лишь один стакан, и он начал озираться в поисках второго.
– Ай, брось, сержант, мне только глоток,
по-простому.
Майор взял бутылку водки, налил немного
в стакан Черепицыну, а сам, поморщившись, хлебнул прямо из горлышка. Догоняя
начальство, участковый судорожно опрокинул в рот свою порцию. Водка, как
назло, пошла криво, и он закашлялся до слез.
– Ладно, – хлопнул себя ладонью по
колену майор и встал. – Займемся раздачей слонов.
– Чего раздачей?
– Литературы, литературы, конечно. Слоны
– это так, для образности. Вот тебе список произведений. Вызывай
библиотекаря, Пахомова, значит. Составляйте список всех ваших, наших
деревенских, благо, не в Москве живете, народу немного. Потом топайте в
библиотеку. И каждому по отрывку выделяйте. Чтоб все население было охвачено,
так сказать. Ну и чтоб ничего лишнего из списка не болталось. До последней
буквы раздать. Ну, и себя не забудь, конечно.
– А как раздавать-то, товарищ майор?
Повестки, что ли, всем разослать?
– Какие повестки?
– Ну, там, «явиться в отделение милиции…».
– Сдурел, что ли? – возмутился майор. –
Ты б еще приказ об аресте всем разослал. Не волнуйся, оповещение – не твоя
забота. С утра, вон, Катька с подружкой по деревне носятся. Сегодня в семь
вечера в клубе полный сбор. Так что у тебя с библиотекарем на все про
все…(Бузунько глянул на часы) восемь часов. Но я думаю, вы с Пахомовым и так
справитесь. У нас ведь человек девяносто проживает, не больше?
– Девяносто семь. Это, если с детьми. А
так… чуток поменьше.
– Ну вот.
– А кто экзамен принимать будет?
– Какой? А-а, этот… Комиссия из города
приедет. Аккурат 31-го.
– Ясно.
– Еще вопросы есть?
– Никак нет, товарищ майор. Вру. Есть. А
что, ежели кто хворый, там, или уехал?
– Чтоб никаких хворых или уехавших.
Хворые пусть учат дома, уехавшие будут учить по месту пребывания. Всё.
Выполнять приказ. – И майор намеренно твердым шагом направился к двери, но на
полпути обернулся и, слегка понизив голос, добавил:
– Кроме Пахомова, об указе пока никому
не говорить. До собрания. Это приказ.
– Слушаюсь, – так же понизив голос,
ответил Черепицын. – А Поребрикову можно?
– Кому? А-а, узнику твоему… Ему можно.
И майор вышел из кабинета.
Надо было начинать действовать.
Черепицын подтянул телефон, полистал служебную записную книжку и набрал
Пахомова.
Библиотекарь, слава богу, оказался дома.
– Не разбудил? Черепицын, участковый,
беспокоит. Дело крайней важности. Так что одевайся и дуй ко мне. Жду.
В трубке раздалось странное мычание,
видимо символизирующее согласие, а затем короткие гудки.
Черепицын посидел какое-то время, держа
телефонную трубку в правой руке и прикидывая дальнейший план действий. Затем
положил трубку и пододвинул список писателей и их произведений поближе.
Большинство авторов было ему незнакомо.
Большинство произведений не вызывало в душе положительно никакого отклика.
«Черт-те что, – подумал Черепицын. – А ведь и вправду учить придется и как в
школе у доски отвечать. Ладно, распределим так, чтоб местная интеллигенция на
себя побольше взяла, а нам поменьше досталось». Тут сержант вспомнил, что у
него в обезьяннике третьи сутки томится Поребриков. Это был тоже явный
кандидат на получение сверх нормы. Поребриков, как и почти все взрослое
мужское (а впрочем, и женское) население Больших Ущер, работал на
молокозаводе. Но время от времени (как правило, это был понедельник), когда
ослабленный алкоголем организм Поребрикова давал сбой, а сознание противилось
всяческой мысли о работе, он звонил на проходную и говорил, что здание
молокозавода заминировано. В первый раз был большой переполох – даже
губернатор приезжал. Тогда Поребрикова быстро вычислили, дали два года
условно и взяли на поруки. Но потом, когда угрозы стали поступать с завидной
регулярностью (примерно раз в два месяца), никто уже не нервничал, работу не
бросал и губернатора зря не тревожил. Дело решали локально и полюбовно.
Поребрикову давали пятнадцать суток, и он их тихо отсиживал в обезьяннике
местного отделения милиции. Причина такой снисходительности крылась в золотых
руках Поребрикова, ибо не было никого во всей округе (а возможно, и в целом
районе), кому бы в свое время этот телефонный хулиган что-нибудь да не
починил. Он одинаково ловко справлялся и с устаревшим медицинским
оборудованием, и с ржавым «Жигуленком», и с неисправным холодильником, и
вообще с любым предметом, который требовал специального технического подхода.
За это ему готовы были простить и срыв работы комбината, и многочисленные
запои, не говоря уже о сущих мелочах, как, например, драку в заводской
столовой, которую он затеял, потому что не пожелал пропускать вперед себя
начальника смены. И даже когда в прошлом году Поребриков по пьяному делу
умудрился утопить в речке заводской «ЗИЛ», никто слова не сказал. Все знали:
протрезвеет и все исправит. И действительно – «ЗИЛ» Поребриков вытащил,
отремонтировал, и тот стал работать даже лучше прежнего. Правда, через пару
недель «ЗИЛ» он все-таки угробил, въехав на нем в телеграфный столб. Но и тут
никто не повел бровью. Поребриков отоспался, протрезвел и собрал злосчастный
самосвал заново, позаимствовав необходимые детали с заводской свалки. Свой
нынешний пятнадцатисуточный срок местный Кулибин отбывал за очередной
хулиганский звонок на проходную завода. «Вот тебе-то, голубчик, я и дам
что-нибудь позаковыристее», – думал Черепицын, сам толком не зная, что же из
списка таковым является, ибо заковыристым казалось положительно все.
В этот момент в дверях появился
запыхавшийся Пахомов.
– Что стряслось-то? – спросил он, кинув
встревоженный взгляд на Черепицына...
Читайте произведение в "Журнальном зале" Здесь |
Комментариев нет:
Отправить комментарий